3. В Берлине

В 1740 г. на прусский престол вступил Фридрих II, получивший у раболепных историков наименование Великий. Помимо формирования прусской армии и ведения многочисленных войн, он оказался и фактическим создателем Берлинской Академии наук.

К этому времени в Лондоне, Париже, Санкт-Петербурге, во многих городах Италии уже существовали академии. Тщеславный прусский король решил, что тоже должен - во имя престижа!- создать свою Академию.

Фридрих решил возродить Бранденбургское научное общество, основанное (впрочем, чисто номинально) еще Лейбницем в 1700 г. и как бы впавшее в летаргию. Предстояло влить в это общество свежую струю. Король стал искать по всей Европе ученых, которых можно было бы пригласить в Берлин,- и прежде всего философов и математиков. Для создания Академии нужен был и руководитель, организатор, авторитет которого привлек бы других крупных ученых Европы.

Уже незадолго до восшествия на престол Фридрих обращается к великому французскому писателю и философу Вольтеру с льстивым письмом, в котором просит совета по поводу состава будущей Академии; письмо содержало также завуалированный намек на возможность предложения Вольтеру президентского кресла.

Однако, как и предполагал Фридрих, Вольтер не соглашается ради президентства расстаться с Францией и рекомендует в качестве президента видного ученого Пьера Луи Моро де Мопертюи, ученика И. Бернулли и хорошего по тем временам популяризатора науки, прославившегося также руководством Лапландской экспедицией, которая по поручению Парижской Академии измерила меридиан и уточнила форму Земли. Можно было пригласить и знаменитого Христиана Вольфа, которого в свое время изгнал из Галле отец Фридриха; но Вольф был стар и дряхл, к тому же он испытал на себе капризы сильных мира сего и предпочитал оставаться первым в Марбурге, чем быть под чьим-то началом в Берлине.

Едва успев получить престол, Фридрих приглашает Вольтера и Мопертюи в гости в один из своих замков. Несколько дней спустя Вольтер возвращается во Францию, а Мопертюи едет вместе с Фридрихом в Берлин.

Итак, президентом будет Мопертюи: Франция куда ближе к Германии, чем другие страны. Теперь на очереди первый математик Европы - Эйлер. Приглашены и трое Бернулли, Иоганн и его сыновья Даниил и Жан. Фридрих был бы рад заполучить всех трех ведущих математиков Базеля!

"Если бы я был лет на двадцать моложе, я не медлил бы ни минуты,- писал Иоганн Бернулли Эйлеру, сообщая о полученном приглашении,- так мне опротивело все здесь".

Но в возрасте 73 лет пускаться в дальний путь в почтовой карете? Нет, старый математик окончит свои дни в привычном, хотя и надоевшем Базеле. А его сыновья попросили разрешения обдумать предложение - и тоже не решились покинуть престарелого отца.

История повторяется. Прусская Академия, едва зародившись, никак не могла стабилизироваться. Фридриху было некогда заняться вплотную Академией. Он провел две силезские войны (1741-1742 и 1744-1745 гг.), а потом развязал семилетнюю войну. Лишь в промежутке между войнами, празднуя 24 января 1744 г. свой день рождения, "заодно" устроил и "открытие" Академии наук.

Реорганизованная Академия состояла теперь из четырех классов (отделений): физического (физика, химия, медицина, ботаника), математического (включающего и технические науки), литературного (языки, история, археология) и класса умозрительной философии. В каждом классе предусматривались директор и три действительных члена, а также три "компаньона" без жалованья. Президентом и полновластным хозяином Академии стал Мопертюи; король числился шефом Академии и членом литературного отделения; впрочем, он писал сочинения, но не участвовал в заседаниях. Эйлер был директором математического класса и обычно замещал президента во время его частых и длительных отъездов во Францию.

С. Я. Румовский (1734-1812)

Впрочем, он оставался гражданином Швейцарии; в 1752 г. его жена и дети также получили швейцарское подданство, а за участие в одном юридическом споре Эйлер получил от Базельского магистрата золотую медаль.

В 1745 г. в Базеле скончался отец Эйлера, а несколько лет спустя умер младший брат Эйлера Генрих; оставшаяся в одиночестве мать решила переехать к сыну в Берлин. Л. Эйлер в сопровождении своего старшего сына Иоганна Альбрехта встречает ее во Франкфурте-на-Майне и привозит в Берлин, где она и жила до своей смерти в 1761 г.

В течение всего времени пребывания в Берлине Эйлер продолжал оставаться почетным членом Петербургской Академии. Как он и обещал при отъезде из Петербурга, он по-прежнему печатал многие из своих трудов в изданиях Петербургской Академии; редактировал математические отделы русских журналов; приобретал для Петербурга книги и инструменты; при нем, а иной раз и у него на квартире, на полном пансионе, разумеется, за соответствующую оплату (которую, кстати, канцелярия Академии присылала с большим запозданием), годами жили молодые русские ученые, командированные на стажировку,- будущий "президент" Петербургской Академии К. Г. Разумовский, с которым Эйлер занимался частным образом, С. К. Котельников, С. Я. Румовский, ставший потом вице-президентом Академии, и другие. И как Эйлер некогда подружился в доме своего учителя И. Бернулли с его сыновьями, так и у Степана Румовского навсегда установились дружеские отношения с сыном Эйлера Иоганном Альбрехтом. Эйлеру посылались на отзыв письменные работы, так как с его отъездом в Петербурге не осталось крупных специалистов по математике.

Правитель академической канцелярии Шумахер, не терпевший русских ученых вообще, был особенно враждебно настроен по отношению к Ломоносову. В 1747 г. он послал сочинения Ломоносова Эйлеру, надеясь получить отрицательный отзыв и на этом основании Ломоносова "определить к переводам, а от профессорства отлучить", как записано в архивных документах. Но отзыв Эйлера оказался даже не просто положительным, а весьма восторженным:

П. Мопертюн (1698-1759)

"Все сии сочинения,- писал Эйлер,- не токмо хороши, но и весьма превосходны, ибо он пишет о материях физических и химических... с таким основательством, что я совершенно уверен в справедливости его изъяснений".

Эйлер вряд ли был лично знаком с Ломоносовым - разве что встречался с ним в 1736 г., когда Ломоносов был студентом академического университета. Потом Ломоносов уехал стажироваться в Марбург и вернулся в Петербург... через несколько дней после отъезда Эйлера в Берлин. А когда Эйлер возвратился из Берлина обратно в Петербург, Ломоносова уже не было в живых. Однако Эйлер внимательно следил за работами Ломоносова в области физики и химии, высоко ценил ясность и простоту его изложения и всегда хорошо отзывался о его сочинениях. Когда Берлинская Академия объявила конкурс на лучшее сочинение о происхождении селитры, Эйлер направил на имя президента Петербургской Академии письмо:

"Я сомневаюсь,- писал он,- чтобы мог кто-нибудь, кроме Ломоносова, написать об этом лучше, почему и прошу убедить его приняться за работу. Было бы, конечно, почетно, когда бы член императорской Академии и притом русский получил премию..."

Иоганн Бернулли, при всей своей гениальности, скептически относился к уму и способностям других, в том числе и собственных детей.

Однажды он предложил своему сыну Даниилу довольно сложную для его возраста задачу. Тот усердно занимался ею несколько дней и, найдя наконец решение, прибежал к отцу поделиться своей радостью. Но отец неожиданно огорошил его: "И над этим пустяком ты так долго раздумывал?!"

Когда Даниил, будучи уже профессором и академиком, создал в 1738 году свою знаменитую "Гидродинамику", Иоганн Бернулли не мог допустить даже мысли, что сын оказался талантливее его самого - пусть даже в какой-то специальной области. Он публично заявил, что вынашивал те же идеи чуть ли не десять лет, сформулировал их по-своему и, ничтоже сумняшеся, включил в собрание своих сочинений. Даниил оказался в глазах ученого мира лишь как бы распространителем идей своего знаменитого отца.

"Бильфингер упрекнул меня,- писал Д. Бернулли Эйлеру,- что я же все списал у отца. Но ведь я не взял у него ни единого слова!"

Однако - бывают же на свете чудеса!- тщеславный и завистливый Иоганн Бернулли, который не терпел превосходства более талантливого, но рано умершего брата Якоба и который боялся соперничества собственного сына,- великий Иоганн Бернулли преклоняется перед своим учеником Леонардом Эйлером! Свидетельство тому - двадцатилетняя переписка Бернулли с Эйлером. Проследим, хотя бы, как менялся стиль первых строк посланий Бернулли.

Сначала (1728 г.) - отечески благожелательно:

"Высокоученому и изобретательному юному мужу..."

Через год - "Широко известному ученому..."

Еще через несколько лет, когда Эйлер легко, как бы играючи, получил некоторые результаты, над которыми Тщетно бился Бернулли (например, нашел сумму ряда ), в письмах появляется превосходная степень.

1737 год: "Широко известному и весьма проницательному математику..."

Наконец в последних письмах, относящихся к 1745 г.:

"Несравненному Л. Эйлеру, главе математиков..."

В 1742 г. вышло четырехтомное собрание сочинений И. Бернулли. Посылая его из Базеля Эйлеру в Берлин, старый ученый писал своему ученику:

"Я посвятил себя детству высшей математики. Ты, мой друг, продолжишь ее становление в зрелости".

Эйлер оправдал надежды своего учителя. Одна за другой выходят его научные работы колоссальной важности: "Введение в анализ бесконечных" (1748), "Морская наука" (1749), "Теория движения Луны" (1753), "Наставление по дифференциальному исчислению" (1755) - не говоря уже о десятках статей по отдельным частным вопросам, печатавшихся в изданиях Берлинской и Петербургской Академий.

По поручению Фридриха II Эйлер перевел на немецкий язык "Новые принципы артиллерии" английского механика Бенжамена Робинса и дополнил книгу анализом движения снаряда в канале ствола орудия, а также учением о движении круглого снаряда в воздухе.

"Я читаю с большой пользой для себя "Артиллерию" Робинса, снабженную Вами превосходными замечаниями,- писал Ломоносов в письме к Эйлеру 5 июля 1748 г.

Венценосный владыка часто давал ученому поручения вовсе, казалось бы, не связанные с наукой: то нужно было подсчитать количество воды для фонтанов Потсдамского парка Сан-Суси, то проконсультировать постройку Финовского канала (между реками Хавель и Одер), то рассчитать прочность колонн строящегося дворца... Но Эйлер обобщает и расширяет многие частные проблемы, а названное выше задание короля послужило в 1743 г. поводом для расчета общей теории прочности колонн, которая и по сей день служит основой подобных построек. Конкретные практические задачи, решенные Эйлером, являлись обычно лишь побочным продуктом капитальных теоретических исследований, а вовсе не самоцелью его работ.

М. В. Ломоносов (1711-1765)

Огромную популярность приобрели в XVIII, а отчасти и в XIX в. Эйлеровы "Письма о разных физических и философических материях, написанные к некоторой немецкой принцессе...", которые выдержали свыше 40 изданий на 10 языках.

Двухтомное "Введение в анализ бесконечных" содержало не столько собственно анализ, сколько алгебру, аналитическую геометрию и другие вопросы. Главной идеей сочинения было учение о функциях и обоснование важнейшей роли этого понятия в математике и ее приложениях. Книги отличались естественностью изложения, насыщенностью примерами и, хотя являлись учебниками, читались с интересом. С появлением этих книг математический анализ становится методически разработанной учебной дисциплиной.

Некоторые знаменитые ученые в своих книгах и статьях "поражают" читателя: приводят неожиданные результаты решения той или иной проблемы, а затем доказывают, что эти результаты верны.

Эйлер же, напротив, не стремится удивить читателя; он вместе с читателем как бы проходит весь путь, ведущий к открытию, показывает всю цепь рассуждений и умозаключений, приводящую к результату.

"Я приложил старание не только к тому, чтобы подробнее и отчетливее, чем обычно, изложить все, чего требует анализ,- пишет он в предисловии к "Введению в анализ бесконечных".- Я развил также довольно много вопросов, благодаря которым читатели могут незаметно освоиться с идеей бесконечности".

Эйлер - искусный учитель. Он умеет поставить себя в положение ученика; он знает, в чем ученик может встретить затруднение,- и стремится предупредить это затруднение. Мопертюи был очень высокого мнения об Эйлере и как об ученом, и как об организаторе. Уезжая весной 1753 г. на отдых во Францию, он рекомендовал королю Эйлера в качестве своего заместителя. А год спустя, вернувшись и вступив в исполнение президентских обязанностей, добился утверждения 20-летнего Иоганна Альбрехта Эйлера академиком. Незадолго до этого Иоганн Альбрехт заслужил премию Геттингенского научного общества и, как говорили в Академии, "подавал надежды".

В 1756 г. здоровье Мопертюи резко ухудшилось и он опять отправился в отпуск на родину - чтобы больше не вернуться. Эйлер вновь фактически возглавил Академию, но президентом так и не был утвержден.

После смерти Мопертюи Эйлер продолжал руководить Берлинской Академией. Однако шел четвертый год войны. Новых членов в Академию не принимали, старые постепенно выбывали. Несмотря на увеличение объема организационной работы, Эйлер не снижает научной продуктивности. В 1760-1761 гг. он пишет упомянутые выше "Письма к немецкой принцессе" - свыше 200 "Писем", содержавших всю известную тогда физику в популярном изложении, а также критику лейбницевского "учения о монадах". В это же время Эйлер создает свою "Динамику твердого тела" (1760, издана в 1765 г. в Ростоке) и готовит к печати трехтомное "Интегральное исчисление", которое было опубликовано уже после возвращения его в Россию.

В 1757 г. Эйлер впервые в истории нашел формулы для определения критической нагрузки при сжатии упругого стержня. Однако в те годы эти формулы не могли найти практического применения.

Почти сто лет спустя, когда во многих странах - и прежде всего в Англии - стали строить железные дороги, потребовалось рассчитывать прочность железнодорожных мостов. Профессор Лондонского университета, известный английский инженер И. Ходжкинсон провел многочисленные эксперименты по определению возможной нагрузки стержней при сжатии - и критическая нагрузка оказалась раз в десять меньше, чем получалось по формулам Эйлера.

"Значит, великий Эйлер ошибался?!"- все громче и громче восклицали скептики.

Но еще полвека спустя выяснилось, что Ходжкинсон проводил эксперименты с очень короткими стержнями, в которых важную разрушающую роль играют пластические свойства (а не только упругие, которые, собственно, и рассматривал Эйлер). После этого модель Эйлера была реабилитирована и принесла практическую пользу; одновременно были установлены и границы применения формул, выведенных Эйлером.

Эйлер "выдавал" в среднем 800 страниц "ин-кварто" в год. Это было бы немало даже для создателя романов; для математика же такой объем научных трудов, очень четко изложенных, включающих механику и теорию чисел, анализ и музыку, астрономию и физику, теорию вероятностей и оптику...- просто не укладывается в сознании!

Русская императрица Елизавета Петровна унаследовала от отца, Петра I, энергию и властолюбие, но отнюдь не способности и тягу к знаниям. Она куда больше заботилась о развлечениях, чем о делах государства Российского.

Елизавета приблизила к себе самого "громогласного" из певчих придворного хора Алексея Разумовского, возвела его в графы, подарила огромные земельные владения и многие тысячи крепостных.

Новоиспеченный граф, имевший огромное влияние на императрицу, послал в 1743 г. своего 16-летнего брата Кирилла за границу "учиться", приставив сопровождающего и предоставив неограниченный кредит.

В течение двух лет Кирилл объездил дюжину европейских столиц и университетских центров, "изучая" в них главным образом игорные и другие увеселительные "дома". Некоторое время Кирилл провел в Берлине, пытаясь учиться у Эйлера. Но жить в доме Эйлера, где царил строгий режим и образцовый порядок, оказалось "неудобно", а обучение свелось к нескольким формально проведенным беседам - сиятельный недоросль предпочитал не столько учиться, сколько развлекаться.

Возвратившись в Петербург, 18-летний Кирилл (который к этому времени был произведен в графы и в камергеры) потрясал многочисленными свидетельствами своей "учености", и ... малограмотная императрица "в рассуждение усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства", назначила его президентом "Императорской де сиянс Академии" - ибо самое слово "наука" в русский язык еще только входило. Кирилл тотчас назначил немца Шумахера академиком-секретарем, а своего спутника в поездке по Европе Г. Н. Теплова - правителем дел, и стал реформировать Академию, диктуя знаменитым ученым, что и как им следует делать.

Это издевательство (другого слова не подберешь) над академиками продолжалось до 1750 г., когда "президент" оставил, наконец, Академию, чтобы стать гетманом Украины. Счастье Эйлера, что он был в эти годы вдали от России!

Впрочем, Эйлер тоже подвергался поучениям коронованного владыки - Фридриха II.

Как уже сказано, после смерти Мопертюи Эйлер фактически руководил Берлинской Академией, но не мог решать важнейших вопросов о привлечении новых членов и об установлении окладов. А однажды, после напоминания королю о нуждах Академии, Эйлер получил весьма резкий ответ: привыкнув к правилам алгебраическим, он же забыл правила хорошего тона; король же и сам знает о своих нуждах! Иными словами: не суй носа, куда не просят.

Все это шло вразрез с привычным для швейцарского гражданина свободомыслием. Эйлер весьма болезненно воспринимал деспотическое вмешательство короля во внутренние дела Академии.

После окончания семилетней войны Берлинская Академия стала пополнять свои поредевшие ряды. В течение двух лет были приняты 7 новых членов, и среди них - Иоганн III Бернулли и Иоганн Генрих Ламберт. Впрочем, "Ламберт был принят не сразу.

Эйлеру потребовалось много времени и стоило немалых усилий убедить короля в гениальности Ламберта. Это был тот самый Ламберт, которого Кант считал величайшим философом века, "Фотометрия" которого стала классическим произведением в физике и имя которого связано с целым рядом открытий в области точных наук. Однако и "ложной" скромностью Ламберт отнюдь не страдал.

"Первыми из ныне живущих математиков я считаю Эйлера и Д'Аламбера или, если угодно, Д'Аламбера и Эйлера, ибо каждый из них дополняет блестящие качества другого,- рассуждал Ламберт во всеуслышание.- Эйлер обладает большей непосредственностью и легкостью, Д'Аламбер - большей утонченностью, остроумием и изяществом. Оба в равной мере глубоки и продуктивны, так что трудно одного из них предпочесть другому; каждый из них, бесспорно, первый. Лагранж является ныне вторым, но, возможно, догонит их. А третий - я".

Ж. Д'Аламбер (1717-1783)

Нет, в рассуждении Ламберта - не пустое тщеславие, а объективность ученого, хотя и высказанная чересчур прямолинейно. В 1765 г. Ламберт стал, наконец, членом Берлинской Академии.

Содействие избранию Ламберта было последним "административным" делом Эйлера в Берлинской Академии. Он давно уже понял, что не будет утвержден президентом - и не желал больше руководить Академией де-факто. К тому же из России продолжали поступать приглашения одно другого лестнее.

Вернуться в Россию Эйлера приглашали и раньше. К. Г. Разумовский, на которого Эйлер произвел весьма благоприятное впечатление в Берлине, став президентом, тотчас послал Эйлеру приглашение. Но Эйлера, разумеется, отнюдь не прельщала перспектива оказаться в административном подчинении у Разумовского и, особенно, у Шумахера.

Однако в 1762 г. на русский престол вступила Екатерина II, получившая прозвище "Великая", которая осуществляла политику "просвещенного абсолютизма". Она хорошо понимала значение науки как для процветания государства, так и для собственного престижа; провела ряд важных по тому времени преобразований в системе народного просвещения и культуры - разумеется, при полном сохранении помещичье-феодального господства. Однако, если Фридрих II "отпускал" на Берлинскую Академию лишь 13 тыс. талеров в год, то Екатерина II ассигновала свыше 60 тыс. рублей - сумму куда более значительную.

Императрица приказала предложить Эйлеру управление математическим классом (отделением), звание конференц-секретаря Академии и оклад 1800 рублей в год; его сыну Иоганну Альбрехту - звание академика и 600 рублей в год. "А если не понравится,- говорилось в письме,- благоволит сообщить свои условия, лишь бы не медлил приездом в Петербург". Одновременно Эйлеру и его семье обещали достаточно денег на путевые расходы. Но.... Д'Аламбер, которого Фридрих прочил в президенты Берлинской Академии, наотрез отказался занять этот пост. И Эйлер снова заколебался.

"Д'Аламбер уже десять дней как в Потсдаме,- пишет Эйлер в одном из своих писем,- но объявил наотрез, что не вступит в здешнюю службу никогда и даже предложил меня на место президента Академии. Но я наверное знаю, что предложение будет отвергнуто".

Однако Д'Аламбер не терял надежды уговорить Фридриха утвердить Эйлера президентом: Д'Аламбер был очень высокого мнения и о научных, и об организационных талантах Эйлера, и о его чисто человеческих качествах. "Я счел бы себя счастливым, если бы сохранил королю и Академии такого человека, как Вы",- писал он в это время Эйлеру.

Эйлер подает Фридриху прошение об увольнении со службы. Тот не отвечает. Эйлер пишет вторично - но Фридрих не желает даже обсуждать вопрос об отъезде Эйлера:

"Вы мне доставите удовольствие,- пишет он 17 марта,- если откажетесь от своей просьбы и не будете более писать об этом".

Эйлер перестает работать для Берлинской Академии.

"Он не ходит больше в академические собрания, не работает и не желает работать для Академии,- пишет в это время Иоганн Альбрехт.- Одним словом, он как бы отставлен, чтобы быть освобожденным или, как здесь говорят, чтобы получить расчет".

Наконец, 30 апреля 1766 г. он пишет королю резкое письмо, в котором ссылается на предложения Екатерины и напоминает о своих правах свободного гражданина Швейцарии.

Король задумался: как-никак, швейцарский гражданин, а за спиной его - Екатерина Великая. С этим нельзя не считаться...

"Но некоторые из его детей родились в Пруссии, и они - мои подданные!- воскликнул король.- Их-то я вправе не отпускать!"

И два дня спустя он пишет:

"Je vous permets, sur votre lettre du

Potsdam, 2.V.1766".

("В соответствии с Вашим письмом от 30 апреля я разрешаю Вам уехать, чтобы отправиться в Россию".)

Одновременно он категорически запретил отъезд Кристофу Эйлеру, который родился в Пруссии и служил в прусской армии. А после напоминания Эйлера, что не следует отрывать молодого человека от семьи,- даже приставил к нему стражу. Кристофу было разрешено уехать лишь намного позже, после вмешательства Екатерины.

После того как Д'Аламбер отказался перейти на службу к Фридриху, в мире оставался лишь один человек, достойный заменить Эйлера в Берлине. Это был молодой французский ученый Жозеф Луи Лагранж, "второй" математик мира, по классификации Ламберта.

Уже в 16-летнем возрасте, будучи слушателем артиллерийской школы в Турине (Италия), Лагранж стал там же преподавать математику и даже составил свой учебник. Пять лет спустя, в 1759 г., он написал очень важное теоретическое сочинение "О способах нахождения наибольших и наименьших значений величин интегралов", продолжавшее работы Эйлера в области вариационного исчисления. Эйлер в Берлине получил экземпляр этого сочинения еще до его опубликования, пришел в восторг и ... тут же рекомендовал 23-летнего Лагранжа в члены Берлинской Академии. Впоследствии Лагранж развил и дополнил многие работы Эйлера по вариационному исчислению, а во многих отношениях продвинулся дальше Эйлера; он, если можно так выразиться, как бы поднялся на плечах Эйлера. И как некогда старый Иоганн Бернулли справедливо отдал пальму первенства более молодому Эйлеру, так и Эйлер несколько лет спустя писал, что "вступивший в апогей своей славы Лагранж является весьма достойным моим преемником (в Берлинской Академии) и самым знаменитым геометром века".

Л. Лагранж (1736-1813)

Лагранж приехал в Берлин почти сразу же после отъезда Эйлера. В том же году он стал президентом Берлинской Академии и оставался им более 20 лет. Лишь в 1787 г., уже после смерти Фридриха, Лагранж переехал во Францию.

Фридрих II, как уже сказано, не понимал существа математики, не видел пользы от точных наук вообще. И, тем не менее, истории было угодно, чтобы и первый президент "его" Академии Мопертюи, и долголетний и.о. президента Эйлер, и "кандидат" в президенты Д'Аламбер, и новый президент Лагранж - все были математики!

Заметим, что и нынешний президент АН СССР А. П. Александров и его предшественник М. В. Келдыш - тоже математики.